— Долгих лет Вам, Достопочтенный! — лобызать грязную мозолистую руку не хотелось, поэтому для пользы дела пришлось просто стукнуться в нее лбом. — Ваша мудрость зажгла над нами свет прозренья!
Легким сжатием руки я убедила мальчугана последовать моему достойному подражания примеру. Он с готовностью обслюнявил руку другому стражнику, который Ошарашено вытер ее об штаны. Этих знаков благодарности, вкупе с уже выказанными, хватило, чтобы остолбеневшая стража не успела опомниться, как мы нырнули в ближайший переулок. Как раз вовремя. Ревом раненного медведя понесся над базаром вой обокраденного купца.
— Ты куда? — моя не один раз воспетая реакция опять пришла на выручку, не позволив остаться в тишине подворотни в гордом одиночестве.
Сграбастанный за руку в последнюю минуту перед бегством мальчишка по-партизански смолчал.
Ну что ж, пришло время показательных выступлений.
Труднопроизносимые слова, не имеющие абсолютно никакого смысла, посыпались из моего рта. Радужка глаз порадовала быстрым изменением цвета от ярко красного с оранжевыми всполохами до беспросветно черного (простенькая иллюзия, а впечатляет!). Я грозно свела брови и веско произнесла:
— Зря ты связался с Гильдией, щенок. Теперь это уже внутри тебя, — и многозначительно посмотрела куда-то в район его желудка.
Мой тон и взгляд подействовали на него самым благоприятным для меня образом — цвет лица мальчишки сменил большую часть радужного спектра, прежде чем остановить свой выбор на нежно-зеленом.
— Что … что у меня внутри? — испуганно пролепетал малолетний преступник.
— Как что? — искреннее недоумение от его дремучести слегка окрасило мой голос. — Бородавчатая жаба, конечно. Чувствуешь, как она начинает шевелиться и расти внутри?
Сила слова — великая сила: он готов был грохнуться в обморок, прислушиваясь к шевелениям несуществующей жабы.
— Нет? Скоро почувствуешь, — удовлетворенно сказала я. — Нечего распускать руки на деньги мага. В следующий раз будешь умнее, и знать, кого обкрадывать. Если доживешь, конечно…
Мальчишка почти повис на моих руках, но я не спешила проявлять сочувствие, на всякий случай, не выпуская его заведенного за спину локтя.
— Но я не знал…. Я думал, Вы простая служанка, Достопочтенная, — в его глазах заблестели хорошо отрепетированные слезы. — Мне нужно кормить семерых братьев и трех сестер.
— Вот только не надо давить на жалость. Неужели твои родственнички все как один безногие и безрукие калеки, что только такой пацан их может прокормить?
Мой суровый взгляд предотвратил жалостливую историю о многочисленной семье инвалидов, которой собрался порадовать меня мальчуган.
— Чеши это кому-нибудь другому, а не мне, — его открытый для рассказа рот тут же захлопнулся. — Насквозь тебя вижу.
— Что чесать…? — недоуменно переспросил он.
— Ладно, проехали, — махнула рукой я. — Есть один способ избавиться от данной проблемы. Но услуга за услугу.
Не пожалев штанов он бухнулся на колени, ойкнув от боли в руке, хватку на которой я не успела вовремя ослабить.
— Госпожа, я сделаю для вас все что угодно, — горячо уверил меня воришка. — Только прикажите, обкраду хоть самого начальника императорской стражи.
— Никого обкрадывать не надо, — отказ от профессиональных услуг опечалил его мордашку. — Умные люди уже сделали это за тебя. А вот сбыть кое-какие позаимствованные вещи нужно. Кто у вас тут занимается скупкой ювелирной продукции с сомнительным прошлым?
— Ну, так нет ничего проще! — радостно воскликнул мальчишка, вновь вскакивая на ноги. — Мерат Кривой этим промышляет, да и Долан Тихушник не брезгует и…
— Вот, к кому-нибудь из них ты, душа моя, меня сейчас и отведешь, — перебила я собравшегося продолжать список до бесконечности пацана, — Иначе не завидую я твоим внутренностям. Хорошо, если до следующего новолуния от них останутся хотя бы ошметки.
Второго объяснения не потребовалось: он шустро повел меня лабиринтом тесных улочек туда, куда было велено.
Улицы, по которым мы шли, в отличие от центральных, не смущали своим бело-розовым великолепием — обычные серокаменные дома.
«Вот она столичная политика: центр в чести, а окраины — живите, как хотите!» . До чего ж ты у меня умный.
По обеим сторонам дороги располагались добротные лавки, вывески которых ясно говорили о роде их деятельности. Сложно не догадаться, чем живут эти заведения, если на вывеске изображены ножницы и катушка ниток, или понуро свесивший голенище перед портняжьим шилом сапог. Запах из открытого дверного проема таверны, украшенной изображением пузатого кувшина и дымящейся индейки, доносился преотвратный: рагу из прелой капусты с мясом далеко не первой свежести. Добровольно под ее своды никто вступить не решался. На этот случай возле нее, скрестив руки на груди, стоял зазывала. Он не мучил голосовой аппарат бесполезным трудом, а просто хватал идущих неосторожно близко прохожих, слегка одуревших от несущихся из помещения ароматов, и закидывал в гостеприимно распахнутую дверь. Жестом, выдававшим многолетний опыт, он захлопывал ее, чтобы «добровольцы» не успели выбраться прежде, чем за них возьмутся дюжие разносчики. Через некоторое время дверь опять приоткрывалась в ожидании зазевавшихся. Тех, кто мог расплатиться, выкидывали тем же манером.
Не знаю, что на меня накатило, наверное, профессиональная гордость алонии, но, потратив некоторое время на созерцание столь занимательного зрелища, я решительно направилась по узенькому тротуарчику, пробегавшему мимо таверны. Мальчишка, не сообразивший, что пришло мне на ум, спокойно топал рядом. Он приготовился привычно вильнуть в сторону, но моя рука, вцепившись в него намертво, не дала ему завершить маневр.